Камера - Страница 46

Адвокат и его клиент остались наедине.

* * *

Адам внимательно прочел документ. Пробегая глазами текст во второй раз, он сделал на полях несколько пометок; местами стиль изложения вызывал улыбку. Ему приходилось видеть и более наивные строки, выходившие из-под пера маститых юристов. Язык Сэма отличался пафосом, к которому так любят прибегать восторженные студенты-первокурсники. Там, где можно было обойтись одним словом, Кэйхолл использовал шесть. Его латынь приводила в ужас. Отдельные параграфы вообще не имели смысла. И все же для непрофессионала работа могла считаться почти безукоризненной.

Состоявший изначально из двух страниц документ превратился в четырехстраничный. В тексте Адам обнаружил всего три опечатки.

– Героический труд, – сказал он, кладя листы на стол. Сэм пустил к потолку струю дыма. – Но, по сути, это то же самое соглашение.

– По сути, оно чертовски отличается от твоего, – поправил Кэйхолл.

Адам просмотрел свои пометки.

– Из текста следует, что тебя волнуют пять моментов: губернатор, книги, телевизор, отказ от услуг адвоката и свидетели процедуры.

– Меня волнует куча вещей. Ты же перечислил только безоговорочные требования.

– Еще вчера я сказал, что с книгами и телевизором помочь тебе ничем не смогу.

– О'кей. Дальше.

– Формулировка отказа от услуг юриста впечатляет. Ты считаешь себя вправе в любое время и без всяких объяснений выставить меня за дверь, даже не меня, а вообще всякого представителя “Крейвиц энд Бэйн”.

– В последний раз мне потребовалось много сил, чтобы избавиться от этих еврейских выродков. Хочу подстраховаться.

– Резонно.

– Мне плевать, резонно это, по-твоему, или нет. Данный пункт не подлежит обсуждению.

– Ясно. И представлять твои интересы могу только я.

– Совершенно верно. Никто, кроме тебя, пусть и в руки не берет мое дело. Хватит с меня иудеев, понял? То же относится к черномазым и женщинам.

– Слушай, Сэм, мы же договорились называть их чернокожими.

– О, прости, ради Бога. Тогда речь должна идти об афроамериканцах, иудоамериканцах и женоамериканцах. Мы с тобой будем ирландоамериканцами и плюс белыми мужеамериканцами. Если тебе потребуется помощь фирмы, постарайся общаться лишь с германоамериканцами или италоамери-канцами. Примем в расчет условия Чикаго и допустим некоторое количество выходцев из Польши. Грамотно, а? Вполне в духе межэтнической культуры и политкорректности, так?

– Как тебе угодно.

– Уже легче.

Адам поставил на полях документа галочку.

– Я приму твои требования.

– Еще бы. Если действительно хочешь работать. Только держись подальше от нацменов.

– Исходишь из того, что им не терпится встрять?

– Я ни из чего не исхожу. Мне осталось всего четыре недели, и провести их я хочу с людьми, которым могу доверять.

Адам еще раз прочел третью страницу соглашения. Судя по тексту, Сэм Кэйхолл намеревался единолично отобрать двух свидетелей, что будут присутствовать при исполнении приговора.

– Мне не совсем понятен пункт о свидетелях.

– Все очень просто. Если дело дойдет до газовки, то в соседней комнате посадят около пятнадцати человек. Поскольку придут они туда из-за меня, я имею право выбрать хотя бы двух. Инспектор, американец ливанского происхождения, между прочим, подыщет остальных. Обычно среди писак устраивают нечто вроде лотереи, чтобы определить, кто из этих хищников своими глазами увидит процесс превращения жертвы в падаль.

– Тогда зачем этот пункт?

– В числе тех, кого выбирает казнимый, то есть в данном случае я, всегда был адвокат.

– И ты не хочешь делать меня свидетелем.

– Угадал.

– Полагаешь, я горю желанием присутствовать?

– Я ничего не полагаю. Всем известно, что адвокаты ногти грызут от нетерпения посмотреть, как их клиент вдыхает в себя веселенький газ – когда другого бедняге уже не остается. Им непременно нужно попасть в объективы, полить слезы и покричать о справедливости.

– По-твоему, мне тоже?

– По-моему, нет.

– Так зачем же?

Сэм подался вперед, лицо его оказалось в двух дюймах от зарешеченного окошка.

– Затем, что ты не будешь присутствовать при казни, ладно?

– Договорились, – ровным голосом ответил Адам и поднял с прилавка последнюю страницу. – Но до нее не дойдет, Сэм.

– Умница. Это я и хотел услышать.

– Однако без губернатора нам не обойтись. Пренебрежительно фыркнув, Кэйхолл откинулся на спинку стула, с независимым видом скрестил ноги.

– Условия изложены предельно ясно.

Так оно и было. Почти вся последняя страница представляла собой злобный памфлет против Дэвида Макаллистера. Отбросив в сторону юридическую учтивость, Сэм дал себе волю: едва ли не в каждой строке мелькали эпитеты типа “лживый”, “эгоистичный”, “продажный”, неоднократно подчеркивалась “неутолимая чиновничья тяга к саморекламе”.

– Значит, с губернатором у тебя проблемы, – сказал Адам. Кэйхолл презрительно улыбнулся.

– Не думаю, что такой язык уместен, Сэм.

– Мне плевать на то, что ты думаешь.

– Губернатор может спасти твою жизнь.

– Неужели? Это из-за него я оказался здесь, на Скамье. С чего вдруг он захочет спасать мою жизнь?

– Я не сказал “захочет”, я сказал “может”. Зачем лишать себя шанса?

Сэм закурил. Внучок-то, оказывается, совсем простак. Опершись на локоть, он направил на Адама скрюченный указательный палец.

– Если ты считаешь, что Дэйв Макаллистер в последнюю минуту дарует мне жизнь, то ты полный идиот. Я объясню тебе алгоритм его действий. Он использует мое дело, чтобы лишний раз привлечь к своей персоне внимание прессы. Он пригласит тебя к себе в кабинет, а за полчаса до твоего прихода соберет в соседней комнате свору писак. Слушать тебя он будет с величайшей заинтересованностью, пустится в глубокомысленные рассуждения относительно ценности человеческой жизни, назначит новую встречу, уже ближе к казни. Когда ты уйдешь, он бросится к этим борзописцам и выложит им весь ваш разговор. Вспомнит Крамера, прочтет лекцию о гражданских правах, пустит слезу. И чем ближе будет мой день, тем громче станет кричать о нем пресса. Макаллистер из кожи вылезет, лишь бы увидеть себя на телеэкранах. Примется зазывать тебя к себе, если только ты ему позволишь. Он вдоволь напьется твоей и моей крови.