Камера - Страница 125

125

– Мне нет до него никакого дела. Приговор приводится в исполнение по особому указанию суда.

– Да. Мне всего лишь хотелось, чтобы вы знали, что он собой представляет.

– Нарисованный вами портрет достаточно выразителен.

– И еще: в администрации губернатора работает мой однокашник. Сегодня он связался со мной. Похоже, Макаллистер весьма озабочен судьбой Сэма. По словам моего приятеля, который, безусловно, действовал по подсказке губернатора, администрация готова провести слушания и рассмотреть вопрос о помиловании, скажем, через пару дней.

– Вы с Макаллистером друзья?

– Я его презираю.

– Так же, как я. И мой клиент.

– Поэтому-то приятелю и поручили войти в контакт именно со мной. Нам однозначно дают понять: губернатор сомневается в том, что Сэма следует предать казни.

– Вы этому верите?

– Нисколько. Макаллистер создал себе репутацию исключительно благодаря громким процессам над Сэмом Кэйхоллом. Сейчас он настраивается на одну волну с прессой. Но что мы теряем?

– Ничего.

– Сама по себе идея вовсе не плоха.

– Я за нее обеими руками. Однако мой клиент категорически возражает против подобных слушаний.

Манн пожал плечами:

– Последнее слово за Сэмом. Завещание он составил?

– Да.

– Пункт о похоронах там есть?

– Необходимо уточнить некоторые детали. Сэм хочет, чтобы его похоронили в Клэнтоне.

Поднявшись из-за столика, они неторопливо зашагали к воротам тюрьмы.

– Тело доставят в морг города Индианола, это неподалеку. Оттуда его смогут забрать родственники. Допуск посетителей к осужденному прекращается за четыре часа до экзекуции. Потом рядом с Сэмом могут находиться лишь двое, адвокат и священник. К тому же Сэм вправе выбрать двух свидетелей – если захочет.

– Я с ним переговорю.

– Нам потребуется список возможных визитеров. Обычно ими становятся родственники и ближайшие друзья.

– Список будет очень коротким.

– Догадываюсь.

ГЛАВА 37

Процедуру, хотя она и не была расписана по пунктам, знал каждый сиделец. За последние восемь лет ветераны, в том числе Сэм, пережили четыре экзекуции, и последующая всегда несколько отличалась от предыдущей. Подробности быстро доводили до сведения новичков, которые прибывали на Скамью, мучимые одним вопросом: как это делается? Любила порассуждать о деталях и охрана.

Свой последний обед осужденный съедал в небольшой комнате, расположенной рядом со входом. В комнате, известной как “гостиная”, имелись стол, три стула, телефон и кондиционер. Сюда же приходили проститься с уходящим друзья и родственники, здесь он выслушивал оправдания адвоката, здесь, если мог, наслаждался завершающим актом любви. Охрана терпеливо ждала в коридоре.

Вообще-то комната предназначалась совершенно для других целей, однако в 1982 году, когда после длительного перерыва была назначена казнь Тедди Микса, администрации вдруг понадобилось еще одно помещение. Раньше здесь сидел лейтенант, потом находилась канцелярия. По стоявшему на столе телефону адвокат получал последнее подтверждение того, что больше отсрочек не будет. Затем по длинному коридору он шел к находившемуся в “комнате передержки” осужденному.

“Комната передержки” представляла собой обычную камеру отсека “А”, восьмую по счету от той, что занимал Сэм. Шесть футов в ширину, девять в длину, койка, раковина умывальника, стульчак – все как в любой другой. Стена отделяла ее от “комнаты сосредоточения”, за которой располагалась сама Преисподняя. За сутки до казни осужденного переводили в “комнату передержки”, где начиналось гнетущее ожидание.

Установленный там телевизор не выключался ни на минуту: местная телестудия транслировала финальные перипетии скорбной драмы. Третьим в комнате мог быть только священник.

Скамья погружалась в непривычную тишину. Кто-то из заключенных сидел перед экраном, кто-то жарким шепотом читал молитвы, кто-то вытягивался на койке и, глядя в серый потолок, гадал, когда пробьет его час. Окна в коридоре наглухо закрывали, однако звуки с воли все-таки доносились до сидельцев.

В одиннадцать часов вечера в отсек “А” входил инспектор и останавливался у “комнаты передержки”. К этому моменту отсрочка казни уже полностью исключалась. Осужденный сидел на койке, сжимая руки адвоката и священника. Инспектор объявлял ему о том, что наступило время отправляться в “комнату сосредоточения”. Дверь раскрывалась, осужденный ступал в коридор. Из камер неслись крики поддержки и сочувствия, по щекам многих заключенных струились слезы. “Комнату передержки” отделяло от “комнаты сосредоточения” не более двадцати футов. Осужденный двигался меж двух рядов вооруженных охранников, самых мощных среди коллег. Впрочем, никто ни разу и не пытался оказать сопротивление – это было бесполезно.

В “комнате сосредоточения” размером десять на десять футов осужденный вместе с адвокатом опускались на откидную койку. Считал себя обязанным провести с ними несколько минут и инспектор, как если бы о другой компании уходящий не мог и мечтать. Затем он оставлял их вдвоем, и тогда тишину в комнате нарушала лишь неясная возня за стеной. Все молитвы были уже прочитаны, буквально через какие-то мгновения осужденному предстояло сделать последний вдох.

За стеной находилась газовая камера. “Комната смерти”. В центре помещения двенадцать на пятнадцать футов стоял стеклянный куб. Пока осужденный возносил молитвы, исполнитель приговора принимался за свою работу. К подготовке процедуры приступали инспектор, тюремный врач, юрист и пара охранников. На стене камеры имелись два телефона: весть о помиловании могла прийти в последнюю минуту. В крошечной комнатке слева палач начинал готовить свою адскую смесь. Напротив двери камеры имелись три окошка, прикрытые шторками из черной ткани. Через эти небольшие проемы из соседней комнаты за казнью наблюдали свидетели.

125