– В моем прошлом нет ничего примечательного.
– Вот как? Однако, Сэм, примечательно уже то, что вы оказались на Скамье. С чего вдруг такая честь? Белый человек, представитель среднего класса, почти семидесяти лет от роду – и здесь. Разве это не примечательно? Я хочу знать, почему вы оказались в Парчмане. Кто вас сюда определил? Кто еще из моей семьи входил в Клан? Сколько всего насчитывается жертв?
– Думаешь, я раскрою тебе душу?
– Думаю, раскроете. Я – ваш внук, Сэм, единственный человек, кому есть до вас хоть какое-то дело. Вы заговорите.
– Уж если мне предстоит стать таким разговорчивым, о чем еще пойдет речь?
– Об Эдди.
Сэм сделал глубокий вдох и прикрыл глаза.
– Не слишком ли многого ты хочешь?
Адам черкнул что-то в блокноте. Его собеседник неторопливо достал из пачки сигарету, со вкусом закурил. Плававшее под потолком сизое облако начало густеть. Руки старика обрели прежнюю твердость.
– А потом? Что ты намерен обсуждать после Эдди?
– Не знаю. На четыре недели вполне хватит и перечисленного.
– Когда же мы поговорим о тебе?
– В любое время. – Достав из кейса тонкую папку, Адам просунул сквозь квадратик решетки свернутый трубкой лист бумаги и ручку. – Вот соглашение о найме адвоката. Поставьте внизу подпись.
Не прикасаясь к бумаге, Сэм пробежал глазами текст.
– Опять “Крейвиц энд Бэйн”?
– Нечто вроде.
– Как понять – нечто вроде? Здесь четко указано, что я позволяю этим евреям представлять мои интересы. Черт возьми, у меня ушла куча времени, чтобы избавиться от них. Я им даже не платил.
– Выполнять соглашение буду я, Сэм. Их вы увидите, если только захотите.
– Не захочу.
– Тем лучше. Я числюсь в фирме, поэтому документ вы подписываете с ней. Все очень просто.
– Оптимизм юности. Все очень просто! Я сижу в тридцати метрах от газовки, часы тикают, отсчитывая последние минуты, и все очень просто.
– Подпишите бумагу, Сэм.
– И что дальше?
– И мы приступим к работе. Официально я могу действовать лишь после того, как будет оформлено соглашение. Подписываете его, и мы начинаем.
– С чего?
– Вы подробнейшим образом расскажете о взрыве офиса Крамера.
– Я делал это тысячу раз.
– Придется повторить. В моей записной книжке сотни вопросов.
– Все их уже задавали.
– Да, но не слышали ответов. Так? Сэм сжал зубами фильтр.
– А потом, задавал их не я. Так?
– По-твоему, я лгал?
– Не лгали?
– Нет.
– Но и сказали далеко не все. Так?
– Да какое это имеет значение? Ты же читал отчеты.
– Я выучил их наизусть, но вопросы остались.
– Типичный юрист.
– Если появятся новые факты, то появятся и способы представить их. Все, что нам нужно, Сэм, это дать судье повод задуматься – раз, другой, третий. Ему потребуется разобраться, и отсрочка гарантирована.
– Правила игры мне известны, сынок.
– Адам, только Адам.
– Тогда обращайся ко мне на ты и зови меня дедом. Думаю, ты намерен подать апелляцию губернатору.
– Да.
Сэм придвинулся к окошку, выставил вперед правую руку с торчащим указательным пальцем. Лицо его стало каменным, глаза сузились.
– Слушай меня, Адам, слушай. – Указательный палец грозно покачнулся. – Если я подпишу твой листок, ты не скажешь этому выродку ни слова. Ни слова. Понял?
Адам молчал.
– Сукин сын! Подлое, продажное ничтожество с очаровательной улыбкой на устах. Это он усадил меня на Скамью. Свяжешься с ним – не быть тебе моим адвокатом.
– Значит, я все-таки твой адвокат?
Рука опустилась, Сэм перевел дух.
– О, я могу дать тебе возможность попрактиковаться. Знаешь, Адам, занятия юриспруденцией – гиблое дело. Корми я, добропорядочный гражданин, жену и детей, плати налоги, уважай закон, ни один юрист даже не посмотрит в мою сторону. Почему же тогда к грязному убийце, у которого ни гроша за душой, со всей страны слетаются увешанные громкими титулами известные адвокаты, многие даже на собственных самолетах? В состоянии ты это объяснить?
– Нет. Они меня не интересуют.
– Поганую профессию ты выбрал.
– Большинство юристов – честные люди.
– Еще бы. А большинству моих соседей стать проповедниками помешало только заведомо несправедливое обвинение.
– Губернатор может оказаться нашим последним шансом.
– Он сгорает от желания посмотреть, как я буду умирать. А потом этот надутый индюк соберет пресс-конференцию и подробненько опишет детали происходившего. Мразь, он и взлетел-то на такую высоту благодаря именно мне. Держись от него подальше, Адам.
– Мы обсудим это позже.
– Мы уже обсуждаем это. Дай слово, иначе я ничего не подпишу.
– Другие условия будут?
– Будут. Хочу внести кое-какие дополнения. Мне нужно, чтобы твоя фирма не вздумала брыкаться, если я вдруг решу послать тебя ко всем чертям.
– Позволь-ка, мне взглянуть на текст.
Взяв у Сэма лист с соглашением, Адам аккуратно вписал в него еще один абзац, вернул бумагу Кэйхоллу. Тот медленно прочитал пять новых строк и положил лист на стол.
– А подпись?
– Я еще размышляю.
– Могу я задать несколько вопросов, пока ты размышляешь?
– Валяй.
– Где ты овладел искусством обращения со взрывчаткой?
– В воскресной школе.
– До случая с Крамером прозвучало по крайней мере пять взрывов. Каждый раз схема оставалась одна и та же: динамит, детонаторы, бикфордов шнур. Но в Гринвилле применили часовой механизм. Кто научил тебя делать бомбы?
– Ты когда-нибудь запускал фейерверки?
– Конечно.
– Тот же принцип: поджигаешь шнур и бежишь со всех ног.
– С часовым механизмом дело обстоит чуть сложнее. Кто тебя научил?