– О чем именно ты хочешь молить Бога, Сэм?
– Я бы попросил Его не держать против меня зла – когда я умру.
– Хорошо. Но почему ты считаешь, что Господь может быть недоволен тобой?
– Причины, по-моему, очевидны. Гриффин сложил ладони.
– Думаю, было бы лучше, если бы ты покаялся в своих грехах и испросил у Него прощения.
– Во всех сразу?
– Тебе нет нужды перечислять каждый. Просто скажи, что сожалеешь о содеянном.
– Покаяние оптом?
– Называй как угодно. Если ты искренен, это сработает.
– Я искренен.
– Веришь ли ты в ад, Сэм?
– Да.
– И в рай тоже?
– Да.
– Веришь ли ты, что после смерти души добрых христиан попадают в рай?
Кэйхолл задумался.
– А вы, святой отец?
– Верю, Сэм.
– В таком случае готов положиться на ваше слово.
– Вот и правильно.
– Как-то уж больно просто получается. Коротенькая молитва – и я прощен?
– Почему тебя это беспокоит?
– Потому что я совершил очень серьезные ошибки, падре.
– Все мы совершаем ошибки. Но Отец наш небесный любит всех людей одинаково.
– Однако вы ни разу не сделали того, что делал я.
– Станет легче, если ты выговоришься, Сэм.
– Знаю.
– Говори же.
– Может, мне выйти? – спросил Адам.
– Нет. – Движением руки Кэйхолл не позволил ему подняться.
– У нас очень мало времени, Сэм, – напомнил капеллан, бросив взгляд в сторону стража.
Старик перевел дыхание и заговорил тихим, лишенным интонаций голосом:
– Я хладнокровно убил Джо Линкольна и уже попросил у Бога за это прощения.
Гриффин истово шептал слова молитвы.
Сэм продолжил:
– Я помог своим братьям убить двоих мужчин, которые убили нашего отца. По совести, я никогда не сожалел об этом поступке – до вчерашнего дня. Теперь жизнь человека ценится гораздо выше, чем в те времена. Я был не прав. А еще пятнадцатилетним мальчишкой я участвовал в расправе над чернокожим. Я стоял тогда в толпе и вряд ли смог бы остановить ее. Но я даже не попытался.
Он смолк. У Адама мелькнула спасительная мысль: других признаний не будет. Гриффин терпеливо ждал. Минуты через три прозвучал осторожный вопрос:
– Это все, Сэм?
– Нет.
Адам прикрыл глаза, к горлу подступил тугой ком.
– Был еще один суд Линча. Парня звали Клетус как-то, не помню. Тогда мне исполнилось восемнадцать, я только что стал членом Клана. Все.
Он глубоко вздохнул. Капеллан продолжал молиться.
– Но сыновей Крамера я не убивал, – хрипло проговорил Кэйхолл. – Я поступил как круглый идиот, позволив втянуть себя в то мерзкое дело. Об участии в нем я сожалел долгие годы. Сожалею и сейчас. Не стоило мне вступать в Клан, изводить ни в чем не повинных людей своей ненавистью, устраивать взрывы. Но мальчиков я не убивал. Я вообще не намеревался причинить кому-то вред. Бомба должна была взорваться глубокой ночью. Ставил ее другой, не я. Я сидел за рулем. По собственной инициативе мой сообщник использовал часовой механизм, поэтому взрыв раздался много позже, чем предполагалось. Не знаю, желал ли он чьей-то смерти. Подозреваю, что да.
Адам жадно ловил каждое слово деда.
– Но я мог остановить его. В этом-то и заключается моя главная вина. Действуй я чуть иначе, мальчики были бы живы. Их кровь на моих руках… она жжет меня до сих пор.
Гриффин мягко положил ладонь на голову Кэйхолла.
– Помолись вместе со мной, Сэм. Старик закрыл глаза.
– Веришь ли ты в то, что Иисус Христос, сын Божий, явился на землю из чрева девственницы, жил чистой, беспорочной жизнью и был распят на кресте ради того, чтобы принести людям вечное спасение? Веришь ли ты в это, Сэм?
– Верю, – прошептал Кэйхолл.
– Веришь ли, что Он восстал из могилы и вознесся на небеса?
– Верю.
– Что через Его посредство прощаются все твои грехи? Злоба и ненависть, которые отягчали твое сердце, прощены, Сэм. Веришь ли ты в это?
– Да. Да.
Ральф убрал ладонь, тыльной ее стороной смахнул текшие по щекам Сэма слезы. Кэйхолл оставался недвижим, плечи его била мелкая дрожь.
В отсеке “А” голос Рэнди Дюпре затянул уже слышанный всеми тремя псалом.
– Скажите, падре, сыновья Крамера сейчас там, на небесах?
– Да.
– Но они же были евреями.
– Души детей всегда отправляются на небеса, Сэм.
– Я их увижу?
– Не знаю. Человеческому разуму происходящее на небесах неподвластно. По крайней мере Библия утверждает, что там нет печали.
– Это хорошо. Тогда у меня остается надежда на встречу. В коридоре прозвучали тяжелые шаги полковника Наджента. Минуту спустя, окруженный шестью охранниками, он уже стоял перед решетчатой дверью.
– Пора в “комнату сосредоточения”, Сэм. Время – ровно одиннадцать.
Дверь со скрежетом поползла в сторону. Кэйхолл переступил через порог, с усмешкой взглянул на полковника, повернулся и отвесил поклон капеллану.
– Спасибо, святой отец.
– Я люблю тебя, брат! – раздался за стеной прохода истошный вопль Рэнди Дюпре.
Не сводя глаз с лица Наджента, Сэм спросил:
– Могу я проститься с друзьями?
Пауза. Инструкция однозначно требовала переместить осужденного в “комнату сосредоточения”, о последней прогулке по коридору в ней не говорилось ни слова. Но полковник все же решился:
– Давай. Только быстро.
Сэм сделал несколько шагов, быстро пожал трясущуюся руку Проповедника и двинулся дальше, к камере Гарри Скотта.
Стоя в углу, тихо плакал Ральф Гриффин. Никогда больше не увидит он Сэма. Вместе с Наджентом Адам провожал взглядом деда: тот на мгновение останавливался напротив решеток, чтобы прошептать два слова каждому из сидельцев. Самым долгим вышло прощание с Гуллитом. Джей-Би рыдал в голос.